Я быстро повернулся к Юрту, даже не выпрямляясь из своего согнутого положения. Он вставлял в лук новую стрелу.
— Не оглядывайся, — повторил он. — Не задумывайся. Вперед и только вперед, — и засмеялся.
Я бросился ему в ноги, когда он поднял оружие. Лучник поопытнее, вероятно, убил бы меня, однако, увидев, что я метнулся к нему, он ударился в панику и выпустил стрелу раньше времени, так что она попала мне в бок кожаного жилета и не задела тела.
Я подсек его выше колен, и он выронил лук, падая на спину. Он выхватил охотничий нож, откатился вбок и взмахнул оружием, целя мне в горло. Я схватил его за запястье левой рукой и был брошен на спину силой инерции. Отведя от себя нож, я одновременно ударил его правым кулаком в лицо. Он пнул мне коленом в пах, блокировав удар.
Острие ножа опустилось на расстоянии каких-то дюймов от моего горла, и этот удар большей частью разрушил мое сопротивление. Все еще мучаясь от боли, я сумел вывернуть его руку, порезав по ходу дела его кисть. Затем толкнул его правой, потянул на себя левой и перекатился влево от силы поворота. Его рука ушла из моего ослабевшего захвата, и он откатился в сторону, а я попытался встать — и тут услышал его пронзительный вскрик.
Поднявшись на колени, я увидел, что он лежит на правом боку, и нож лежит в нескольких футах за ним, застряв в переплетении сломанных сучьев. Он прижал к лицу обе руки и без слов, по звериному, мычал от боли.
Я подошел к нему посмотреть, что случилось, держа наготове Фракира, если он вдруг задумал какой-нибудь фокус.
Но он не притворялся. Добравшись до него, я увидел, что острый конец лежавшего сука пронзил ему правый глаз. По щеке и правой стороне носа стекала кровь.
— Перестань дергаться! — велел я ему. — Ты еще больше ухудшаешь дело. Дай я ее выну.
— Не прикасайся ко мне! — закричал он.
Затем, стиснув зубы и корча ужасные гримасы, он схватился за сук правой рукой и откинул голову назад. Я невольно отвернулся. Несколько мгновений спустя он заскулил и рухнул без сознания. Я отодрал левый рукав рубашки, оторвал от него полосу, сложил ее в тампон и приложил к его осиротевшей глазнице. Другой полосой я перевязал, чтобы он держался на месте. Фракир, как обычно, сам нашел дорогу обратно ко мне на запястье.
Затем я выудил Козырь, способный переместить нас домой, и подняв Юрта на руки, отправился в путь. Мамуле это наверняка не понравится.
Мощь.
Была суббота. Мы с Люком все утро летали на дельтапланах. Потом встретились за ленчем с Джулией и Гейл, а потом вышли в море на «Звездной Вспышке» и катались весь полдень. Позже мы зашли в гриль-бар на берегу, где я заказал пива, пока мы дожидались бифштексов, потому что Люк с грохотом поверг мою левую руку на стол, после недолгой борьбы для выяснения, кто заплатит за выпивку.
Кто-то за соседним столиком произнес:
— Будь у меня миллион долларов, не облагаемых налогом, я бы… — и Джулия рассмеялась, услышав это.
— Чего смешного? — спросил я ее.
— Список его желаний, — пояснила она. — Я бы хотела шкаф, полный модных платьев и кое-какие элегантные драгоценности для них. А шкаф поместить в действительно симпатичный дом, а дом — туда, где я была бы важной особой…
— Я замечаю постепенное смещение от денег к власти, — улыбнулся Люк.
— При чем тут власть?
— Власть, сила, наконец мощь — все это суть одно и то же, да и обозначаются они в английском языке одним словом.
— Может, и так, — ответила Джулия. — Но, что общего, в действительности, между мощью и деньгами?
— Деньги покупают разные вещи, — усмехнулся Люк. — А мощь заставляет разные вещи подчиняться. Если у тебя когда-нибудь появится возможность выбора, то выбирай мощь.
Обычная слабая улыбка Гейл растаяла, и лицо ее приняло очень серьезное выражение.
— Я не считаю, что мощь должна быть целью сама по себе, — сказала она. — Ее приобретают только для определенного применения.
Джулия рассмеялась.
— А что плохого в упоении мощью? — спросила она. — Мне это кажется очень забавным.
— Только пока не столкнешься с большей мощью, — обронил Люк.
— Тогда, значит, надо мыслить объективно, — отпарировала Джулия.
— Это неправильно, — возразила Гейл. — У всякого есть обязанности, долг, и они стоят на первом месте.
Люк тут же перевел взгляд на нее и кивнул.
— Мораль можно в это дело не вмешивать, — заявила Джулия.
— Нет, нельзя, — отозвался Люк.
— Не согласна, — возразила она.
Люк пожал плечами.
— Она права, — вмешалась неожиданно Гейл. — На мой взгляд, долг и мораль — не одно и то же.
— Ну, если у тебя есть какой-то долг, — сказал Люк, — нечто такое, что ты обязательно должна сделать — скажем, дело чести — то это становится твоей моралью.
Джулия посмотрела на Люка, потом на Гейл.
— Это означает, что мы только на чем-то сошлись во взглядах? — спросила она.
— Нет, — ответил Люк, — по-моему, не сошлись.
Гейл отхлебнула пива.
— Ты говоришь о личном кодексе чести, который не обязательно должен иметь что-то общее с общепринятой моралью.
— Правильно, — согласился Люк.
— Тогда это на самом-то дел не мораль. Ты говоришь только о долге.
— Насчет долга ты права, — ответил Люк. — Но все равно это мораль.
— Мораль — это ценность цивилизации, — сказала она.
— Никакой такой цивилизации не существует, — отрубил Люк. — Это слово означает лишь искусство жить в городах.
— Ладно, допустим, тогда культуры, — поправила она.
— Культурные ценности относительны, — улыбнулся Люк, — и мои утверждают, что прав я.